Преисподняя - Страница 119

119

Мэри-Кей привела их в небольшой конференц-зал, где стоял кофейный автомат. Монитор на стене передавал изображение лаборатории. После запаха разлагающихся тканей и химикатов даже сам аромат кофе принес облегчение. Томас всех усадил и принес кофе. Первую чашку он подал Мэри-Кей.

— Я понимаю, как это дико, — сказала она.

— Вообще-то, — признался Pay, который успокоился после ухода Персивела, — нам не стоило так удивляться.

— Почему же? — спросил Томас.

— Речь идет о всем известной реинкарнации. Если оглянуться назад, можно увидеть, что почти все теории на этот счет одинаковы. Австралийские аборигены хранят в памяти длиннейшие цепочки своих родословных — этой традиции двадцать тысяч лет. Вера в реинкарнацию бытует у многих народов — в Индонезии, у банту, у друидов. О ней писали такие мыслители, как Платон, Эмпедокл, Пифагор и Плотин. Орфическое учение, еврейская каббала — тоже попытки открыть тайну перевоплощения. Даже современная наука занималась данной проблемой. В моей стране реинкарнация считается вполне естественным явлением.

— Я никак не могу принять подобную мысль — здесь, в научной лаборатории, душа хейдла переселилась в другое существо.

— Душа? — переспросил Pay. — В буддизме нет такого понятия. Там говорится об однообразной череде перерождений, о переходе из одного воплощения в другое. Это называется сансара.

Подстрекаемая скептицизмом Томаса, вмешалась Вера:

— С каких это пор перерождение включает эпилептические припадки, убийство и каннибализм? Это считается нормальным явлением?

— Я лишь могу сказать, что рождение не всегда проходит гладко, — ответил Pay. — Почему же с перерождением должно быть иначе? А по поводу разрушения… — он указал на картину разгрома на мониторе, — оно может быть связано с ограничением возможностей человеческой памяти. Разумеется, так и есть, как сказала доктор Кениг: память — набор электрических цепей. Но одновременно это и лабиринт. Бездна. Кто знает, что там творится.

— А почему ты спросил про лабораторных животных?

— Хотел проверить и другие возможности, — объяснил Pay. — Обычно переселение происходит из умирающего старика в дитя или животное. Но в нашем случае у хейдла была только эта молодая женщина. Его сознанию досталось, так сказать, занятое помещение. И теперь оно пытается выселить сознание Ямомото, чтобы хозяйничать самому.

— Почему именно теперь? — спросила Мэри-Кей. — С чего вдруг так неожиданно?

— Можно только догадываться, — ответил Pay. — Вы сказали, что лезвие приближалось к гиппокампу. Вероятно, память хейдла пыталась защититься от разрушения путем захвата чужой территории.

— И она захватила Ямомото? Странное объяснение!

— У вас на Западе, — сказал Pay, — считают реинкарнацию неким социальным жестом вроде поцелуя или рукопожатия. Но перерождение — это захват. Оккупация или, если хотите, колонизация. Подобно тому, как одна страна отнимает у другой территорию, внедряет туда своих людей, язык, управление. Ацтеки очень быстро заговорили по-испански, а могавки — по-английски. И начали забывать, кем они были раньше…

— Ты подменяешь суть метафорой, — перебил его Томас. — Боюсь, так мы не приблизимся к цели.

— Подумайте сами, — взволнованно продолжал Pay. — Передача памяти. Длинная — на века — непрерывная цепь перерождений сознания. Этим можно объяснить его бессмертие. С точки зрения человеческой исторической перспективы он может показаться вечным.

— О ком вы говорите? — спросила Мэри-Кей.

— Мы ищем кое-кого, — сказал Томас. — Ничего важного.

— Извините за любопытство, — ответила доктор.

После того как она столько им рассказала, ее это явно задело.

— У нас просто такая игра, — поспешно объяснила Вера. — Глупости.

Видеомонитор на стене не передавал звук, иначе они бы обратили внимание на то, что в лаборатории поднялась какая-то суета. У Мэри-Кей запикал пейджер; взглянув на него, она вдруг отбросила с глаз волосы и уставилась на экран.

— Ямми… — простонала она.

По лаборатории носились люди. Кто-то на мониторе беззвучно кричал.

— Что такое? — спросила Вера.

— Голубой код! — И Мэри-Кей выскочила за дверь. Через полминуты она появилась на мониторе.

— Что происходит? — спросил Pay.

Вера развернула свое кресло к монитору.

— Бедняжка умирает. У нее остановка сердца. Вызвали реанимацию.

Томас встал и внимательно смотрел на экран. Pay присоединился к нему.

— А теперь? — спросил он.

— Теперь попробуют запустить сердце, — сказала Вера.

— Она что — умерла?

— Смерть бывает клиническая, а бывает биологическая. Быть может, еще не поздно.

Под руководством Мэри-Кей несколько человек отодвигали столы и поломанную аппаратуру, чтобы очистить дорогу для громоздкой реанимационной установки. Мэри-Кей подняла электроды. Сзади какая-то женщина держала в руках провод, растерянно озираясь в поисках розетки.

— Нельзя этого делать! — закричал Pay.

— Должны же они попытаться, — сказала Вера.

— Неужели никто меня не понял?!

— Куда ты, Pay? — рявкнул Томас.

Но того уже не было.

— Вон он. — Вера указала на экран.

— Что он вообще себе думает?!

Pay, все еще в ковбойской шляпе, оттеснил здоровенного полицейского и легко перепрыгнул через опрокинутый стул. Томас и Вера смотрели, как люди попятились от анатомического стола, открывая камеру Ямомото. Хрупкая молодая женщина лежала неподвижно, связанная и прикрученная к столу; к аппаратам от нее шли провода. Когда Pay приблизился, Мэри-Кей стояла сбоку, держа наготове электроды. Он начал ей что-то доказывать.

119