Преисподняя - Страница 104

104

Али была зачарована и в то же время в смятении. Эта музыка говорила о плене Айка гораздо красноречивее, чем татуировки и шрамы. Он не просто искусно играл песню, которую хорошо запомнил, он явно любил эту музыку. Она брала его за душу.

Когда Айк доиграл, слушатели неуверенно захлопали. Он посмотрел на флейту, словно видел ее впервые, и бросил в реку. Когда другие ушли, Али пошарила рукой у берега и достала инструмент.

Очень интересной оказалась тропа хейдлов. Там, где коридор сужался и берега пропадали, они разглядели над водой опоры для ног и рук. Потом нашли остатки примитивных цепей, вделанных с двух сторон в стены и почти полностью проржавевших. Однажды ночью, когда некуда было причалить, чтобы разбить лагерь, привязались к цепям и спали на плотах. Возможно, хейдлы пользовались цепями, чтобы подниматься на плотах по течению, а может, просто карабкались по ним. В любом случае, эти цепи раньше висели поперек реки.

Там, где река расширялась, иногда метров до ста, течение как будто останавливалось, и плоты стояли почти без движения. В других местах течение усиливалось. Однако стремнинами такие места назвать было нельзя. Река несла свои воды через перекаты с неспешностью Амазонки. Переволакивать лодки и плоты приходилось редко.

В конце каждого «дня» исследователи отдыхали, собравшись у маленьких «костров», роль которых выполняли поставленные на землю газовые «свечи». Вокруг каждой усаживались по пять-шесть человек. Они рассказывали разные истории или просто погружались в мысли.

Прошлое представало в подробностях, сны становились ярче. Рассказы звучали все увлекательнее. Однажды вечером Али одолели воспоминания. Она вспомнила кухню в доме родителей. На деревянной доске лежат три спелых лимона, солнце обливает светом поры на кожуре. Мама, в облачке муки, месит тесто для пирога и поет. Такие видения стали посещать ее все чаще и становились все более отчетливыми. Куигли, психиатр, считал, что такая глубина воспоминаний может быть формой слабоумия или легкого расстройства психики.

В коридорах и гротах было очень тихо. Раздавался нетерпеливый шелест переворачиваемых страниц: люди читали книги, которые передавались от ученого к ученому, словно слухи. Часами не стихал стук клавиш — все заносили в память ноутбуков данные, писали письма, чтобы передать у следующей шахты. Постепенно свечи тускнели, и лагерь засыпал.

Карта Али становилась какой-то сказочной. Вместо определенных ориентиров восток — запад она прибегла к тому, что художники называют точкой схода. Таким образом, все детали карты имели одну и ту же точку отсчета, даже если она была произвольной. По большому счету, нельзя было сказать, что экспедиция заблудилась. Люди знали, где находятся: милей ниже океанского дна между разломом Клиппертон и Галапагосским разломом и движутся на запад. На морских топографических картах эта область была белым пятном. Пешком экспедиция преодолевала меньше десяти миль в день. За первые две недели плавания они проплывали в десять раз больше, а всего одолели тысячу триста миль. С такой скоростью, если река не кончится, экспедиция достигнет Азии не позднее чем через три месяца.

Темная вода была не совсем темной. Она слегка фосфоресцировала слабым светом пастельного оттенка. Если выключить фонари, река выступала из темноты, словно изумрудно-призрачная змея. Один из геохимиков расстегнул шорты и помочился, демонстрируя светящуюся струю — результат того, что участники экспедиции пили речную воду.

При слабом свете реки самые терпеливые вроде Али могли видеть примерно так же, как на поверхности в глубоких сумерках.

Свет, который раньше казался таким необходимым, теперь причинял глазам боль. Уокер, правда, все равно настаивал на ярком свете — ради безопасности — и тем самым часто срывал эксперименты и наблюдения.

Ученые старались плыть как можно дальше от освещенных плотов с охранниками. О том, что таким образом пропасть между учеными и охраной все больше увеличивается, никто особо не задумывался — до одного вечера.

День был короткий, всего восемнадцать часов, и почти ничем не примечательный. Маленькая флотилия обходила излучину, когда луч от чьего-то фонаря выхватил из темноты одинокую светлую фигуру на берегу. Это мог быть только Айк — он ждал на месте, выбранном им для стоянки. Однако на оклик он не отозвался. Приблизившись, все увидели, что разведчик сидит лицом к стене в классической позе лотоса. Под уступом, на котором он застыл, была подходящая площадка для лагеря.

— Что еще за дерьмо! — заворчал Шоут. — Эй, будда, давай разрешение на высадку!

Все начали высаживаться, торопливо, как захватчики, скатываясь с плотов на землю, стараясь уберечь вещи. Айка позабыли — спешили занять лучшие места для сна, разгружали плоты. Когда суматоха улеглась, вспомнили и о разведчике.

Али подошла к любопытным, столпившимся вокруг Айка. Он по-прежнему сидел к ним спиной, голый. И не двигался.

— Айк! — позвала Али. — Как ты?

Его грудная клетка едва поднималась и опускалась; Али с трудом разглядела, что он дышит. Пальцами одной руки он касался пола.

Айк был намного худее, чем казался в одежде. Тело скорее как у нищего, чем у воина, но зрителей больше потрясло другое. Его когда-то пытали: били кнутом, резали, даже стреляли. Там, где врачи удалили у него из позвоночника то самое кольцо, спину пересекал длинный и тонкий хирургический шрам. И вся эта картина страданий была разукрашена — расписана варварскими татуировками. В подрагивающем свете фонарей геометрические узоры, изображения животных, значки и строчки — все вдруг ожило.

104